Эпическая поэзия, сохранившаяся на Западе почти исключительно в книжной форме, возникла в недрах народного творчества и долгое время существовала в устно-поэтической форме, главным образом передаваясь полупрофессиональными сказителями. В истории западноевропейского эпоса есть два основных этапа: эпос эпохи разложения родового строя (ирландский, скандинавский, англосаксонский, древненемецкий) и эпос феодальной эпохи (средне- и верхненемецкий, французский, испанский). В эпосе периода разложения родового строя сохраняется связь с традициями фольклора доклассового общества, с богатырскими сказками и сказаниями о "первопредках"— культурных героях. Соответственно эти памятники насыщены мифологической и отчасти сказочной фантастикой. Кругозор их творцов ограничен родоплеменными отношениями, так что даже грандиозные столкновения народов (германский эпос) трактуются как родовая распря. В скандинавском эпосе крушение родовых отношений трактуется как гибель мира. Для этого этапа характерны краткие песни и сказания, творцом и исполнителем которых был зачастую дружинный певец (скоп). Но этот эпос обнаруживает также следы стихотворно-прозаической или даже прозаической формы.

Скандинавская эпическая поэзия

Древнейшие сказания большинства германских племен известны, как правило, из скандинавских памятников, сохранившихся почти исключительно в Исландии, поэтому скандинавский эпос— необходимое введение ко всей литературе германских народов. Скандинавские племена не участвовали в непосредственных сношениях с Римом и не участвовали в Великом переселении народов. А готы и западные германцы в 4-6 вв. переживали период военной демократии, разложения патриархально-родовых отношений и зарождения ранней феодальной государственности. Это был своеобразный "героический век", ставший эпическим временем в эпосе германских народов. Исторические имена и события, упоминаемые в древних песнях германских народов,в том числе скандинавов, относятся главным образом к этой эпохе. В Скандинавии упадок родового уклада и зарождение государства происходили в 9-10 вв. Общественные отношения "эпохи викингов" в основных чертах воспроизводят особенности исторической жизни континентальных германцев эпох Великого переселения народов.

Особенно упорно пережитки родового строя сохранялись в Исландии, поскольку там не было королевской власти и вплоть до присоединения к Норвегии (13 в.) реальной формой правления, несмотря на наличие значительной социальной дифференциации, был тинг. Христианизация Исландии была поздней, к тому же еще два столетия (до 12 в.) христианство сосуществовало с языческими верованиями. Поэтому в Исландии создались особо благоприятные условия для сохранения архаической народно-эпической традиции, причем не только героического, но и мифологического эпоса. В 12-13 вв. в Исландии получила распространение письменность и были записаны, а отчасти и созданы по старым образцам многочисленные песни и прозаические сказания— саги. Наиболее архаические (по сюжету, стилю и выраженному в них миросозерцанию) произведения древнескандинавской литературы дошли до нас в виде рукописного сборника на пергаменте, это т. наз. "Королевский кодекс"— "Codex Regius" , судя по палеографическим данным, составленный в 13 в. в Исландии. Сборник этот был найден исландским любителем древностей епископом Бриньольвом Свейнссоном в 1643 г. С тех пор за анонимным сборником закрепилось название "Эдда", или "Старшая Эдда". Откуда взялось такое название? Первоначально "Эддой" называлась знаменитая книга исландского политического деятеля, историка и поэта Снорри Стурлуссона , . Буквальное значение слова Эдда неясно ("Книга из Одди"— хутора, где провел юность Снорри? "Прабабка"? "Поэзия"?) Бриньольву "Эдда" Снорри была известна раньше, чем ему в руки попал пергаментный список с древними песнями. Ряд словесных и сюжетных совпадений заставил его предположить, что найденная им рукопись— источник соответствующих пересказов и цитат у Снорри. Догадка верна в том смысле, что подобной рукописью или рукописями Снорри, безусловно, пользовался. Поэтому Бриньольв решил, что перед ним— подлинная, первоначальная "Эдда", а "Эдду" Снорри, чтоб отличить ее от древней (старшей) поэтической "Эдды", стали называть '"младшей", или "прозаической".

"Codex Regius" включает 19 песен. Ряд песен или песенных фрагментов, аналогичных по характеру, был обнаружен в других древнеисландских рукописях. В связи с этим возникло более широкое понятие эддической поэзии как своего рода жанрового явления, в отличие от прозаических саг и стихотворений древних поэтов— скальдов.

Песни "Старшей Эдды" в целом весьма архаичны и на западноевропейской почве с наибольшей полнотой сохраняют черты древнейших этапов развития словесного искусства. Несмотря на некоторые следы разных влияний, эддическая поэзия, безусловно, предшествует другим видам древнескандинавской литературы. Время их создания— 9-12 вв.

Сопоставление эддического стихосложения и сюжетов героических песен "Эдды" с сохранившимися памятниками эпоса западных германцев убеждает в существовании непрерывной эпической традиции, связывающей "Эдду" не только со сказаниями, но и с песнями эпохи Великого переселения народов. Своеобразие стиля заключается в относительной скупости описаний, преобладании напряженного диалога или лирического монолога и вытекающей из них стремительности развития действия. Известное распространение получили метафорические иносказания-кеннинги (вместо Тор— отец Магни, вместо корабль— вепрь прибоя и т.д.), но их расцвет впереди. Эддический стих— аллитерационный. Аллитерация— система повторения начального звука в корневых слогах слов, весомых по содержанию. Аллитерация создает своеобразный ритм, не ослабляющий, а усиливающий звуковые контрасты речи. Хрестоматийный пример аллитерирующего стиха находим в "Песни о Хильдебрандте": "Hiltibrant enti HaÞubrant undar herium tuem".

В современном немецком аллитерация широко используется в рекламных слоганах, заголовках и т.п.: "Herrenhosen heissen Hiltl!" ;"Viva Wahrig"; "Weißwurst, Wiesn – a Wahnsinn!". Не чуждается аллитерации и современная немецкая поэзия: "Dann geht es drauf und dran auf Welle, Wind und Wegen der neuen Welt entgegen" (пер. на нем песни Бориса Виана "Le Deserteur").

Ритмической единицей древнегерманского стиха является так называемый короткий стих, состоящий из двух длинных тактов с непостоянным числом слогов. Два коротких стиха объединяются в длинную строку, часто с помощью аллитерации. Такая длинная строка составляет законченное синтаксическое целое.

Песни "Старшей Эдды" принято не совсем точно делить на мифологические и героические. Далеко не все мифологические песни повествовательны. Их герои— в основном три аса: Один, Тор и Локи. Один- патриарх, глава скандинавского пантеона— бог колдовства (есть специфически шаманские черты), мудрости, военного искусства, "хозяин" Вальхаллы. Тор— бог-громовник. В отличие от мудрого и коварного Одина, Top— по преимуществу воин-силач, вооруженный громадным молотом. Локи, в отличие от них обоих, судя по всему, не имел своего культа и был отрицательным вариантом мифологического культурного героя, озорником-плутом (трикстер). В собственно эпических сказаниях фигурируют главным образом Тор и Локи, Один же— в основном в дидактических песнях.

Чисто повествовательных мифологических песен в "Старшей Эдде" две: "Песнь о Хюмиреи и "Песнь о Трюме". В первой рассказывается, как Тор добыл у великана Хюмира огромный котел для варки пива на пиру богов, выполнив трудные задачи великана. Центральный эпизод— ловля Тором со дна океана страшного чудовища— мирового змея. В другой песне Тор с помощью хитроумного Локи возвращает свой каменный молот Мьёлльнир, похищенный великаном Трюмом. Трюм взамен требует себе в жены богиню Фрейю. Тор переодевается "невестой", а Локи— ее служанкой. Трюма поражает богатырский аппетит невесты и ее горящий взор. Локи объясняет это тем, что невеста голодала от тоски по жениху. Получив в руки молот, принесенный для освящения брака, Тор расправляется с великанами. Мотив борьбы Тора с мировым змеем— излюбленная тема изобразительного искусства и часто фигурирует в т. наз. щитовых драпах (стихотворениях, описывающих рисунок на щите, подаренном поэту-скальду) древнейших скальдов. Сама "Песнь о Хюмире" имеет следы стилистического влияния придворной поэзии скальдов (обилие метафорических иносказаний-кеннингов, более точный счет слогов, искусственная вычурная синтаксическая конструкция). В "Песни о Трюме", наоборот, намечены некоторые стилевые тенденции, ведущие к балладе (обилие параллелизмов, зародыш рифмы при неточности аллитерации), да и сам этот сюжет известен в балладной обработке. Несмотря на различия между песнями, заметна их жанровая близость, принадлежность к одной узкой жанровой разновидности в пределах эддической поэзии. Более полное представление о ней дает пересказ ряда аналогичных сюжетов в "Младшей Эдде". Остается открытым вопрос, существовали ли песни на все эти сюжеты, или некоторые из них имелись лишь в виде прозаических сказаний, или же в смешанном виде.

В пересказах Снорри кое-что имеет характер стилизованной мифологической новеллы, есть в "Младшей Эдде" и ряд чисто сказочных мотивов. Таковы сказочные испытания, которые Тор проходит с помощью жены великана или доброй бабки-колдуньи; чудесные предметы вроде корабля вызывающего "попутный ветер", чудесного вепря, оживающего после того, как его съели, чудесного кольца, порождающего себе подобные и т.д., а также борьба мифологических героев с различными чудовищами, демоническими и хтоническими силами, мешающими мирной жизни людей.

Повествовательные песни о Торе, Одине и Локи являются, как и соответствующие прозаические сказания, наследием весьма архаического мифологического эпоса. В них совершенно отсутствуют эсхатологические и фаталистически мотивы, отчетливо выступающие во многих песнях "Эдды". Юмористический колорит здесь— не результат свободной переоценки древних мифов на заре христианизации, а характерная черта архаического эпоса, не знающего высших форм религиозной идеализации.

Седой древностью веет и от эддических песен дидактического типа. Свод дидактики содержится в одной из древнейших по принятой датировке песен "Старшей Эдды"— "Речах Высокого". Сам Один, оказывается, пробрел мудрость и знание рун, принеся самого себя в жертву себе же и провисев на дереве девять дней. После этого искуса, напоминающего обряд инициации, Один и получает священный мед. Эта версия добывания меда менее архаична, чем первоначальный вариант похищения его, как это рассказано у Снорри и упомянуто в другом месте тех же речей. Полученную таким образом мудрость Один передает людям. Один перечисляет различные заклинания, но текст заговорных формул не дается. Большая же часть "Речей Высокого" содержит поучения житейской мудрости в виде советов некоему Лодфафниру или просто в виде поговорок, явно и непосредственно восходящих к народным.

Обширный свод мифических требований содержится в "Речах Вафтруднира" в форме диалога (вопрос-ответ), представляющего своеобразное соревнование в мудрости между Одином и великаном Вафтрудниром, а также в "Речах Гримнира",- в форме монолога Одина— поучения юному Агнару, подавшему меда страждущему путнику-Одину. К этому типу примыкают и "Речи Альвиса". Это попытки систематизировать древние мифы. Но эти мифы все же менее архаичны, чем в повествовательных песнях о Торе и Локи. Хранителями мифологической и генеалогической информации, носителями мудрости и пророческого дара в эддической поэзии наряду с Одином выступают также великаны (поскольку они существовали еще раньше богов подобно Вафтрудниру или Мимиру, которому Один отдал глаз за право напиться из источника мудрости), или люди, близкие к смерти или пробудившиеся от смертного сна, а также особые пророчицы (вёльвы); таков жанр самой замечательной песни "Старшей Эдды"— "Прорицание вёльвы" помещенной неизвестным составителем в начале сборника. Здесь использованы народная и ученая традиции устного мифологического эпоса, и вместе с тем чувствуется рука индивидуального поэта, причем, несомненно, очень одаренного. "Прорицание вёльвы" распадается на две части: рассказ вёльвы о прошлом и пророчество о будущей гибели мира. Начало песни более традиционно и по теме, и по ее разработке:

В песне рассказывается, что сначала ничего не было, мир был выведен из состояния хаоса асами, поднявшими землю и устроившими прекрасный Мидгард. Созданный мир осеняет мировое древо— ясень Иггдрасиль, вечно зеленеющий над источником Урд. Из кусков ясеня и ивы боги сделали людей. Наступает золотой век, но вскоре кончается первой войной из-за колдуньи Гулльвейг (в ней склонны видеть олицетворение золота). Первая война и последовавшее за ней нарушение богами клятв— это вина богов, внутренне подготовляющая их грядущую гибель. Один пытается добиться от вёльвы сведений о судьбе богов и гибели мира:

"Одна осталась, когда старый пришел ас страшный и в очи уставился: что выспрашиваешь, на что выпытываешь? Все знаю я, Один, где око твое, в источнике Мимира, что в мире славы, и пьет там Мимир мед по утрам".

Из событий, что приводят к гибели богов, центральным оказывается смерть сына Одина— Бальдра, убитого слепым богом Хёдом стрелой из омелы— единственного незаговоренного растения. В сюжете о смерти Бальдра, вероятно, отразились мифы о происхождении смерти и представления о "временной смерти"— обряде посвящения. Хёду отомстил брат Бальдра— Вали, родившийся за ночь до этого. Образ ребенка-мстителя чрезвычайно типичен для архаического эпоса разных народов. Перед гибелью мира наступает хаос. Строки, описывающие гибель богов, связываются зловещим рефреном:

Прошедшее время сменяется настоящим, а "я"— "она". Сменяют друг друга яркие зрительные и акустические образы огромной эмоциональной силы: гудит древний ствол Иггдрасиля, лает мифический пес Гарм, звенит рог стража богов Хеймдалля, блестит солнце на мечах богов, срывается с привязи волк Фенрир, поднимается мировой змей со дна океана, плывет корабль мертвецов под управлением Локи, появляется огненный Сурт и другие великаны.

Боги, люди, великаны и чудовища гибнут во взаимном истреблении, мир сгорает. Но за гибелью мира следует его обновление, воскресение младшего поколения богов, примирение Бальдра и Хёда и возрождение золотого века. Не исключено, что эта картина подсказана христианством. Но в целом "Прорицание вёльвы" порождено языческой мифологической фантастикой. Особняком стоит группа мифологических песен-перебранок. Перебранки на пиру или перед боем— явление и быта, и ритуала. В знаменитой "Перебранке Локи" изображается, как этот возмутитель спокойствия эпического мира является на пир богов и поочередно поносит их всех (за трусость, женоподобность, неблаговидные поступки и позорные ситуации, в которых они оказались) и богинь— за разврат, пока не возвращается Тор, угрожающий ему своим молотом. Эта и подобные перебранки— своего рода протокомедии.

Переходный характер от песен мифологических к героическим имеет знаменитая "Песнь о Вёлунде", которая считается одной из древнейших в "Эдде" и, судя по западногерманским отголоскам, является общим достоянием эпики германских народов.

Вёлунд/Вёлюнд— чудесный кузнец, вождь альвов, захваченный в плен королем Нидудом, который заставляет его для одного себя изготовлять искусные изделия. Свободолюбивый Вёлунд мстит Нидуду: он убивает его сыновей и насилует дочь, после чего улетает. Образы кузнецов (как кователь Ильмаринен в карело-финском эпосе "Калевала") так же, как мотивы мести характерны для архаического эпоса.

В "Старшей Эдде" есть три песни о Хельги (Олег)— герое, по-видимому, скандинавского (датского) происхождения, что подтверждается хроникой Саксона Грамматика, где Хельги принадлежит к знаменитому датскому королевскому роду Скьельдунгов (Скильдингов). Это— типичные богатырские сказки-песни. Англосаксонская "Песнь о Беовульфе", "Деяния датчан" Саксона Грамматика и отголоски в исландских сагах свидетельствуют, что, кроме песен о Хельги, существовал целый цикл песен и сказаний о датских богатырях эпохи Скьельдунгов с мотивами драконоборства и межплеменных войн, однако этот цикл не получил отражения в сохранившихся песнях "Королевского кодекса".

Большинство героических песен "Эдды" связано с циклом "Нибелунгов", сложившимся первоначально у континентальных германцев в эпоху Великого переселения народов, а в последующие века (6-7) распространившимся в Норвегии и Исландии. В основе сюжета "Нибелунгов"— сочетание двух исторических событий: гибели в результате гуннского нашествия бургундского королевства на Рейне в 437 г., когда пали король Гундикарий, его братья Годомар и Гислякарий, и их отец Гибиха, и смерти Аттилы (Этцель/Атли) в 451 г. после пира на ложе германской пленницы Ильдико. Эпическое сказание связало эти два факта в рассказ о мести героини (Кримхильда/Гудруна) своему мужу за убийство братьев – бургундских королей (исландские Гьюкунги). Очень характерно, что крупнейшие исторические события в архаической эпике переосмысливаются как родовая распря. Но именно такое переосмысление способствовало сохранению сюжетов у скандинавских племен, не участвовавших в указанных битвах.

Выросший из исторических преданий восточногерманских племен (возможно, готов или бургундов) сюжет мести Кримхильды (Гудруны) возможно, у франков объединился со сказаниями о Зигфриде (Сигурде), не имеющими сколько-нибудь достоверной исторической основы. Они, подобно сказаниям о Хельги, скорее всего, восходят к богатырской сказке. Для них характерны рассказы о юношеских подвигах, героическом сватовстве и смерти героя, составляющие его поэтическую биографию. К основным мотивам можно отнести драконоборство, пробуждение "спящей красавицы"-валькирии, исполнение брачных испытаний за побратима, отражающее древнюю роль "свата" в брачном обряде: Сигурд вместо Гуннара проскакивает сквозь пламя и проводит три ночи с богатырской девой Брюнхильдой, положив меч между собой и ею.

Сказание о Сигурде и Гьюкунгах сюжетно объединяется именно этим сватовством Сигурда для Гуннара. Сигурду Гуннар отдает свою сестру Гудруну. Впоследствии Гьюкунги, нарушив клятвы побратимства, убивают Сигурда, чтобы завладеть кладом Нибелунгов. (в скандинавской версии сокровищем карлика Андвари).После смерти Сигурда Гудруна выходит замуж за Атли. Последний, стремясь завладеть кладом, зазывает и убивает Гьюкунгов, а Гудрун мстит ему за смерть братьев.

Таково сюжетное ядро Нибелунгов. К нему примыкают некоторые сказания, например об Эрманарихе и Сванхильд. Эрманарих (исландский Ёрмунрек) – последний король причерноморских остготов, разгромленных в 375 г. гуннами. Согласно "Истории готов" Иордана (6в.), Эрманарих велел привязать к хвостам коней и разорвать т.о. на части Сунильду за измену мужу. За нее мстили братья— Сарус и Аммиус из племени росомонов, тяжко ранившие Эрманариха. Возможно, что в "Истории готов" уже отразилось готское народное предание. В немецких сказаниях образ Эрманариха как жестокого властителя вытеснил представление об Одоакре— вожде германских наемников, захватившем в 476 г. власть в Риме— и вошел в сказание о борьбе с Одоакром Теодориха Веронского (Дитрих Бернский). Сказания о Теодорихе не включены в "Эдду", но получили отражение в более поздней "Саге о Тидреке", восходящей непосредственно к немецким источникам.

Наряду с эддической поэзией народно-эпическая литература древней Скандинавии представлена также исландскими прозаическими сагами, которые в принципе более позднее явление в истории эпоса, причем явление уникальное, Так как другие германские народы не знают эпоса в прозе. Исландские саги восходят как к устным, так и к литературным источникам. 13 в.— век записи саг, но имеются данные о том, что ранее они бытовали в устной форме. Прозаические саги делятся на три группы: "Саги давних времен", "Королевские саги" и "Родовые саги" (последняя группа— основная).

В "Сагах давних времен" значительное место занимают отголоски эддической поэзии. Такова, например, "Сага о Вёльсунгах", представляющая в значительной мере пересказ "Старшей Эдды", причем не в той последовательности песен, в какой они даны в "Королевском кодексе", но в форме связной биографии Сигурда и его предков (генеалогическая циклизация). Обстоятельно передаются лишь глухо упоминаемые в прозаических вставках к песням "Королевского кодекса" сказания о Вёльсунге и Сигмунде (дяде и отце Сигурда), содержащие весьма архаические мотивы. Таковы тотемическое "ряжение" в волчью шкуру, рождение богатыря Синфьотли от кровосмесительной связи Сигмунда и его сестры— сюжеты, типичные для сказаний о родоначальниках. Эти сюжеты пересказываются и в норвежской "Саге о Тидреке" (13 в.), главной темой которой являются сказания о Дитрихе Бернском, переданные, как признается автор, на основании "рассказов и песен мужей немецких".

"Королевские саги"— это, собственно, своды норвежской истории в форме жизнеописания норвежских королей. Вершиной в этой жанровой разновидности является "Хеймскрингла"- "Круг земной" Снорри Стурлуссона, автора прозаической (младшей) "Эдды". Еще в 12 в. Ари Торгильссон написал "Книгу об исландцах"— краткую историю Исландии на исландском языке. В начале 13 в. появилась "Книга о занятии земли", содержащая генеалогические сведения о первых поселенцах и их потомках.

Период от интенсивного заселения Исландии до ее окончательной христианизации (930-1030) в исландской традиции обычно называют "веком саг", так как он выступает как своего рода героический век (эпическое время) в исландских сагах. Герои родовых саг— выдающиеся люди из числа первых поселенцев и их ближайших потомков. Вокруг этих выдающихся лиц концентрируется действие, но в качестве второстепенных лиц в саге фигурируют сотни людей, в особенности в пяти "больших" сагах: "Сага об Эгиле", " Сага о жителях песчаного берега", "Сага о людях из Лаксдаля", "Сага о Греттире", "Сага о Ньяле". Персонажи группируются по семейно-родовому и, что практически в значительной мере совпадает, по территориальному признаку. Саги содержат богатую, часто весьма точную генеалогическую информацию, которая имела для исландцев практическую ценность при разрешении имущественных и земельных конфликтов.

Историческая память "родовых" саг очень важна. По-видимому, в их состав вошло значительное количество родовых и местных (топонимических) преданий. Связь с устной традицией подтверждается и исключительно простым разговорным языком саг, наличием вариантов и повторяющихся стилистических моделей.

Исландские родовые саги следует рассматривать как своеобразную постклассическую форму героического эпоса. Излюбленные их темы— родовые распри, сопровождаемые, с одной стороны, классической кровной местью, с другой— тяжбами на тинге, а также успешные походы викингов. Сага описывает главным образом поступки, а не чувства людей, не давая при этом дополнительных оценок. Основные персонажи – героические характеры, в этом смысле сага на свой лад продолжает эддическую поэзию. Например, в саге о знаменитом скальде и викинге Эгиле Скалагримссоне и сам Эгиль, и его родичи наделены неистовством, гордостью, смелостью, строптивостью, что приводит к конфликтам с норвежскими конунгами. Эгиль – типичный пример эпического героического характера в преломлении саги.

Но сага знает другой, в сущности, высший, можно сказать, постклассический и национальный тип— смелый, но спокойный, готовый всегда сражаться во имя справедливости и сохранения мира, стоящий выше узкородовых интересов. К этому типу относятся мудрый судья Ньяль и его друг Гуннар. "Сага о Ньяле" с эпической обстоятельностью показывает, как в условиях во многом еще варварского мира, где сильны родовые пережитки, Ньяль и Гуннар не могут преодолеть стихию, втягиваются, помимо своей воли, в родовые распри и погибают. При этом они до конца сохраняют величие души. Гуннар из любви к родине отказывается ехать в изгнание и, объявленный вне закона, сидит в собственном доме. Ньяль отказывается выйти из дома, подожженного кровниками, мстящими его сыновьям, и спокойно ложиться спать, зная, что сгорит заживо. В разжигании родовой вражды в сагах большую роль играют женщины, но роль собственно любовных мотивов незначительна.

Идеализирующего гиперболизма, поэтической приподнятости в прозаических сагах несравненно меньше, чем в эддической поэзии, но зато в них с большим мастерством воссозданы картины быта и общественной жизни Исландии эпохи независимости. Совершая значительный шаг в сторону бытового правдоподобия, саги знаменуют начало движения от эпоса к роману.

Англосаксонская эпическая поэзия

Англосаксонская (древнеанглийская) народно-эпическая литература начала складываться в период завоевания Англии германскими племенами англов, саксов, ютов и фризов. Классическим диалектом древнеанглийского языка стал уэссекский. Верхняя хронологическая граница литературы на древнеанглийском— нормандское завоевание (1066), сопровождавшееся проникновением французского языка и культуры. Христианизация англосаксов прошла гораздо раньше и была гораздо глубже, чем в Скандинавии. Это имело существенное значение для литературного процесса. Народно-эпическая "языческая" традиция, бытовавшая в устной форме, обрабатывалась в виде письменных произведений клириками или мирянами, получившими церковное образование. Англосаксонская литература включает выдающиеся образцы христианского эпоса на библейские темы, созданного на древнеанглийском языке аллитерационным стихом. Переданный в "Церковной истории англов" Беды Достопочтенного рассказ о пастухе Кэдмоне, начавшем складывать песни на библейские сюжеты после того, как ему это повелел во сне ангел, поразительно напоминает аналогичные рассказы о "призвании" эпических певцов у других народов.

Основным памятником англосаксонского героического эпоса является монументальная эпопея о Беовульфе , дошедшая в рукописи 10 в. Составлена же поэма между 675 и 850 гг. Она восходит к дохристианской героической фольклорно-эпической традиции, о чем свидетельствуют метрика, стиль, сюжет и образы. Аллитерационный стих "Беовульфа" чрезвычайно близок аллитерационному стиху скандинавской и древненемецкой народно-эпической поэзии. Как в "Эдде", в "Беовульфе" широко применяются синонимы, кеннинги (типа "молния битвы" вместо "меч", "шлем ночи" вместо "темнота") и близнечные парные формулы (два слова, аллитерирующие и соотнесенные между собой по смыслу) (ср. совр. нем.: mit Kind und Kegel, drum und dran, bei Nacht und Nebel ).

С точки зрения жанровой природы "Беовульф", в отличие от "Эдды" представляет образец большой эпической формы. Как в гомеровском эпосе, здесь развит описательный элемент, действие развертывается постепенно, повествование изобилует отступлениями и ретардирующими подробностями. Особенно характерны детальные описания одежды и вооружения, церемониала на пиру и пр. В дошедшем виде "Беовульф" отличается большой композиционной стройностью, подкрепленной тематическим единством. Основной сюжет состоит из двух самостоятельных эпизодов, объединенных темой борьбы с чудовищами, мешающими мирной жизни людей.

Живущее в болоте человекообразное чудовище Грендель (потомок Каина) приходит каждую ночь в выстроенную датским королем Хротгаром пиршественную "оленью палату", похищает несколько спящих вои¬нов и пожирает их в своем логове. На помощь датчанам является из своей страны гаутский богатырь Беовульф. Он смертельно ранит Гренделя, вырвав у него в борьбе руку. За сына мстит мать Гренделя. Беовульф отправляется в водяную бездну под болотом, где убивает мать Гренделя и отрубает голову ему самому. После торжественного пира, получив великую благодарность и богатые дары, Беовульф возвращается в страну гаутов.

Во второй части Беовульф — уже старик, правящий гаутами после смех прежнего короля и его сына. На земли гаутов нападает огнедышащий дракон, хранящий несметные сокровища, как Фафнир. Беовульф в единоборстве убивает дракона, но и сам гибнет от его ядовитых укусов. Поэма заканчивается описанием торжественных похорон Беовульфа В основной рассказ вкраплены многочисленные реминисценции (в форме воспоминаний, предсказаний, намеков) и генеалогические сведения о датских, шведских, гаутских королях. Гауты (геаты) – восточногерманское племя, жившее в южной Скандинавии, по-видимому, ближайшие родственники готов. Исторические имена и даты, упоминаемые в "Беовульфе", фигурируют также в хрониках, легендарной "Истории датчан" Саксона Грамматика, исландских сагах. Почти все персонажи— скандинавы, только король Оффа— англичанин. Таким образом, можно предполагать, что сказание о Беовульфе восходит скандинавским источникам древнейшей эпохи, когда англы и саксы соседствовали на континенте с датчанами. Совершенно аналогичным образом героические песни "Эдды" продолжают культурные традиции готов, бургундов и франков. Но Беовульф— не историческая фигура.

Кроме "Беовульфа", сохранились фрагменты эпической песни "Битва при Фитбурге", сложившейся, по-видимому, на основе исторического предания, и "Вальдере". Вальдере— это Вальтер Аквитанский, один из популярных героев эпических поэм у германцев.

Эпическая поэзия континентальных германцев

О эпической поэзии континентальных германцев сообщают многочисленные и разнообразные источники: Цезарь и Тацит, латинские сочинения средневековых историков германских племен: Иордана, Григория Турского, Павла Диакона, Видукинда, Саксона Грамматика, а в особенности отголоски отдельных мотивов в скандинавской и англосаксонской литературе. Они свидетельствуют о наличии у континентальных германских племен уже в первых веках нашей эры богатейшей эпической поэзии Как сказано ранее, эпоха Великого переселения народов была героическим веком древнегерманского эпоса. В это время в устной форме складывались те сказания, которые составили основной сюжетный фонд эпической поэзии германских народов. Тацит, например, говорит о том, что "до сих пор еще поют у варварских племен" об Арминии, герцоге херусков, давшем отпор Вару в Тевтобургском лесу. Информация Тацита дает основания предполагать, что у германцев в 1 в. уже имелись как мифологические, так и исторические песни. Аллитерационный стих и отголоски древних мифов сохранили Мерзебургские заклинания.

Единственный известный нам подлинный текст древненемецкой героико-эпической песни, сохранившейся, да и то не полностью, в записи около 800 г. на внутренней стороне переплета богословской книги из Фульдского монастыря, это – "Песнь о Хильдебранде" . написанная аллитерационным стихом со скупым применением эпических параллелизмов. Ее можно считать образцом краткой эпической песни, основное место в которой занимает диалог, напоминающий "Песнь о Вёлунде" из "Эдды". "Песнь о Xильдебранде" почти лишена описательного элемента, состоит из соответствующего воинскому ритуалу и полного внутреннего драматизма диалога между старым Хильдебрандом, начальником дружины Дитриха Бернского, и его сыном— молодым Хадубрандом, выросшим под властью Отахра (Одоакра) и теперь выступающего на его стороне в сражении против Дитриха. Обменявшись традиционными вопросами об имени, роде и племени, Хильдебранд и Хадубранд приступают к бою, так как Хадубранд не верит, что перед ним его отец, подозревает хитрость "старого гунна", а Хильдебранд также не может прослыть трусом, пожертвовать своей воинской честью. На этом текст обрывается, но можно предположить, что песня кончалась рассказом о поражении и смерти заносчивого юноши.

В рамку цикла сказаний о Дитрихе Бернском — Теодорихе здесь включен знаменитый сюжет боя отца с сыном. Сюжет этот в значительной степени вызван разрушением старых родоплеменных связей. Другой сюжет— о Вальтере Аквитанском— сохранился только в латинском переводе. Здесь получил выражение конфликт воинской чести и родовых связей: Хаген сначала отказывается выступить против своего побратима Вальтера, а потом сражается все же с ним по требованию короля после тяжелого урона, нанесенного Вальтером франкам. Мотив сокровищ, из-за которых разгорается борьба, и важнейшие персонажи этого сказания — Гунтер, Хаген— связывают его с циклом Нибелунгов.

Тексты древненемецких эпических памятников почти не дошли до нас в силу относительно ранней христианизации западных германцев. Древненемецкая письменность с самого своего возникновения (8 в.) использовалась исключительно клерикальной литературой, старинные сказания и песни продолжали бытовать в устной форме.

Поэзия скальдов

В романских странах и у континентальных германцев превращение народной лирики в книжную поэзию совершилось в основном уже в рамках рыцарской культуры 11-13 вв. Даже обрядовый фольклор: ритуальные загадки, заклинания, молитвы сохранились в виде единичных фрагментов. Развитая и чрезвычайно оригинальная, генетически дохристианская, лирическая (точнее— лиро-эпическая) поэзия Раннего Средневековья известна нам только в кельтской Британии (сохранившись лишь в отрывочных фрагментах поздних записей) и в особенности в Скандинавии. Здесь, а точнее, в Норвегии и Исландии, возникла и развилась в 9-13 вв. своеобразная поэзия скальдов, не имеющая параллелей в мирвой литературе.

Скальд (этимология слова до сих пор не выяснена) — это певец и исполнитель произведений, которые он сам создавал или запоминал от других. Исполнение, видимо, могло сопровождаться аккомпанементом, было распевным, но и речитативным. Скальд— человек, тесно связанный с жизнью скандинавской общины. Он нередко— богатый землевладелец, викинг, странник, служилый человек в дружине знатного скандинава. Скальд, кроме всего прочего, умудрен знанием рун: в пору расцвета поэзии скальдов в странах Скандинавии другое письмо было либо неизвестно, либо известно лишь немногим. Скальд владеет тайной силой слова, он может творить волшбу или снимать вражеские чары.

Скальд близок к другим типам древнегерманских певцов-поэтов— к готским и лангобардским певцам, о которых так часто упоминают латинские авторы Уходя корнями в глубокую древность, поэзия скальдов обособляется от других видов устного поэтического творчества, очевидно, на рубеже 8-9 вв. Бурное развитие и расцвет поэзии скальдов приходится на 9-11 вв. В исландских сагах 12-13 вв. воссозданы с наибольшей полнотой биографии скальдов (особенно в "Саге об Эгиле" и в "Саге о Гуннлауге Змеином языке") и воспроизведены образцы их творчества. В "Саге об Эгиле", например, приведено много стихов и песен этого скальда, что свидетельствует о широком и длительном бытовании поэзии скальдов в народе. Поэтика скальдов и важнейшие сведения о них были изложены в "Младшей Эдде" Снорри Стурлуссона (13 в).

В отличие от исполнителей эпических песен скальды – лирические поэты, непосредственно отзывающиеся на события, свидетелями которых они были. Уже древнейший полулегендарный скальд Браги Боддасон упоминается неизменно как поэт, прославивший столь же полулегендарного вождя датских викингов Рагнара Кожаные Штаны . Отрывки из песен о Рагнаре, приписываемые Браги, резко отличаются по стихотворной системе и композиции от образцов древнегерманского героического эпоса, хотя "Песнь о Рагнаре" во многом и связана с ним. О Браги и некоторых других скальдах предание говорит как о людях, вышедших из крестянского рода. Но все чаще в 9 и в 10 вв. скальд, из какого рода бы он ни вышел, прежде всего— лицо, близкое к ярлу или конунгу, которому служит не только песней, но и мечом и жизненным опытом. В честь своего покровителя он слагает хвалебные песни— драпы— важнейший и очень характерный жанр поэзии скальдов. По поводу гибели своего владыки скальд поет похоронную песнь— другой характерный жанр лирики скальдов. Издеваясь над врагами своего конунга, скальд сочиняет задорную и хулительную песню— нид, полную злободневных политических намеков, беспощадную и искрящуюся грубым юмором. Так в поэзию скальдов входит очень важный элемент сатиры. Скальд складывает песню и в честь свадьбы своего господина, и песню о его любимой. Скальд сопровождает жизнь дружины и двора, при котором состоит, своими поэтическими комментариями, сохранившими до наших дней аромат суровой и полной опасностей эпохи, воспитавшей и вдохновившей скальда.

Позднее все эти "стихи на случай" стали историей. Уже ближайшие потомки воспринимали рассказы скальдов как достоверные свидетельства. Особенно богата на скальдов "эпоха викингов". Предание сохранило много имен викингов, воспевавших конунга Гаральда Прекрасноволосого (9 в.), упорного и жестокого создателя первого норвежского королевства. Особенно известен был Торбьерн Хорнклови: он воспел в большом, великолепно построенном стихотворении победу Харальда при Хафрсфьерде. Характерноно, что Харальд в этом стихотворении "Речи Ворона"— выступает уже со всеми атрибутами эпического героя: канонизация конунга как героя, равного великим героям древнего эпоса, уже произошла.

Деятельность скальдов продолжалась и при ближайших наследниках Харальда в 10 в. Сохранилась— без имени автора— надгробная песня, в которой автор оплакивает гибель конунга Эйрика Кровавая Секира. Однако уже к началу 10 в. определяется ведущая роль исландских скальдов. Особенности жизни в Исландии способствовали интенсивному культурному развитию. Исландский скальд был представителем относительно свободной страны, деятельной, яркой личностью с ярко выраженной индивидуальностью, которая выявлялась в его лирике. Индивидуальное поэтическое творчество было связано в Исландии с народным творчеством. Пословица, поговорка, загадка, насмешка, поэтические слова любви и вражды еще жили слитно с обыденной речью, питали собой творчество народа и отдельных, наиболее талантливых его представителей.

Часто исландский скальд становился товарищем норманнских мореплавателей, Эгиля Скалагримссона мы встречаем то на палубе корабля, то среди наемников английского короля, то на заседании тинга, то в далеких горах северной Норвегии, где он собирает дань. Но он всюду остается талантливым поэтом, находящим в любой житейской ситуации материал для поэтического осмысления. Из-за своих песен он наживает себе смертельных врагов, но песни же и спасают ему жизнь. Одной из разновидностей хвалебных песен Эгиля (как и многих других скальдов) были стихотворения, являвшиеся своеобразным "выкупом за голову". Чтобы избежать суровой кары за какой-нибудь проступок, а то и просто умилостивить кровожадного предводителя воинской дружины— конунга или ярла— скальд слагал стихотворениеи тем обретал свободу, а часто и жизнь. Так, предание рассказывает, что Эгиль попал в руки своего заклятого врага— конунга Эйрика Кровавая Секира. В ночь перед казнью поэт сочиняет хвалебную песнь в честь Эйрика, которая теперь носит красноречивое название "Выкуп за голову":

Здесь Эгиль употребляет типичный для скальдической поэзии прием: кенининг. Его можно определить как перифразу, построенную по определенным правилам. Одно существительное заменяется двумя новыми, причем одно из них служит определением другому, например, лебедь пота шипа ран: шип ран – меч, пот шипа ран – кровь, лебедь пота шипа ран – ворон. В нашем примере прием обнажен: рядом стоят перефразируемое слово и сама перифраза. Другие кеннинги, построенные по тому же принципу: серп в жатве сечь— меч, земля края сигов долины – женщина, носящая золотые украшения. Но такого соседства скальды вообще избегали. Прием необычайно продуктивен, так как позволяет строить сложные кеннинги, т. е. кеннинг кенинга— и так до бесконечности: язык— шип речи, земля— дно пещеры ветров, ветер— хищник деревьев. Тот, кто так говорит, каждый раз задает своим слушателям поэтическую загадку, которую они молча отгадывают. Скальду и его товарищам должны быть известны сотни таких загадок. У важнейших предметов например, золота, были десятки поэтических имен. Один из трактатов "Младшей Эдды"— "Язык поэзии" суммирует бесчисленное количество поэтических выражений. Не в последнюю очередь кеннинг служит и проверкой познаний в мифологии. У каждого из богов есть различные прозвища, в которых содержится намек на его приключения, его облик или его родство с космическими стихиями. "Какие есть кеннинги Хеймдалля? Его зовут "сыном дочери матерей", "стражем богов", "белым асом", "недругом Локи", тем, кто добыл ожерелье Фрейи" и другими именами". Слишком ясное считается у скальдов технической погрешностью.

Кеннинги и другие сложные приемы поэтической техники, типичные для лирики скальдов, казалось бы, должны говорить об обостренном чувстве индивидуального стиля, о вызревании понятия авторства. Но этого не произошло. Известна добрая сотня имен скальдов и привязанных к ним стихов, но все эти драпы, ниды и т. д. не несут на себе печати авторской оригинальности. Выработанные скальдами многочисленные законы стихосложения давали широчайший простор лирическому разнообразию, но клали предел творческой фантазии. Это аналог "формульного стиля", типичного для народно-героического эпоса средневековья.

Исландские скальды были известны во всех пределах, которых достигли скандинавы. Один из поздних норвежских скальдов, Харальд Жестокий, выучившийся у своих исландских родичей поэтическому мастерству, сватался к дочери Ярослава Мудрого. Песнь Харальда о Ярославне – характерный пример любовной лирики скальдов.

В начале 13 в. Снорри Стурлуссон посвятил поэзии скальдов трактат "Перечень стихотворных размеров", известный как четвертая часть "Младшей Эдды". Трактат Снорри. излагает учение о древнескандинавской метрике и дает представление о ее богатстве и оригинальности. Этот трактат и предшествующая ему часть "Младшей Эдды"— "Язык поэзии"— были для того времени обобщением опыта, завоеванного скандинавской, прежде всего исландской, словесностью за века ее самостоятельного существования.